И пусть наступит утро - Страница 23

— Все это верно, — колебался врач, — но раненые часто нуждаются в сложных операциях. В наших условиях и нашими силами мы не сумеем делать их.

— Таких раненых мы будем отправлять в госпиталь, а после операции забирать в лазарет, — сказал комиссар.

— Вот именно, — поддержал его Богданов. — Поймите, доктор, нам хочется сделать все, зависящее от дас, чтобы люди полка не уходили безвозвратно, а имели возможность как можно скорее вернуться в свой полк. Но, разумеется, рисковать здоровьем и жизнью людей мы не имеем права, да и не хотим. Речь идет только о легкораненых.

— Согласен, — сдался Момот.

— Отлично! — улыбнулся майор. — Вот если бы мы могли также просто и быстро решить проблему потерь вообще…

Иващенко молчал. Они уже не один раз обсуждали вдвоем с Богдановым этот вопрос. Но поиски действенных мер, которые помогли бы сократить потери людей, пока не увенчались успехом.

— Чем чаще я над этим думаю, — продолжал Богданов, — тем больше утверждаюсь в мнении, что все сводится к одному и тому же.

— К чему же? — спросил врач.

— К дисциплине. Да, это не ново. Но только дисциплина способна помочь нам сохранить людей. Максимально снизить потери, А для того чтобы решить эту задачу, нам следует чаще бывать на огневых позициях, в боевых порядках и в подразделениях, контролировать их…

Момот и Иващенко ушли в половине второго, а около двух часов приехал начальник штаба полка капитан Макаров.

— Есть новости, — войдя, доложил 01Н.

Богданов предложил ему сесть на земляное ложе, служившее днем стулом и кроватью ночью, а сам углубился в карту.

Он внимательно изучал множество только что нанесенных синих линий, кружков и значков.

— Пять новых батарей, — подсчитал Богданов. — Верно, Михаил Оеменович?

— Да, — подтвердил капитан, — часть обнаруженных вчера звуковой разведкой — сегодня подтверждена оптическими засечками.

— Вижу, — сказал майор.

Когда командир полка и начальник штаба закончили работу и вышли из блиндажа, уже светало. Воздух был удивительно чист и прозрачен. Позади наблюдательных пунктов четко вырисовывались большие заводские трубы.

Богданов медленно шел, вдыхая свежий воздух. Спать не хотелось. Около окопа, ще было укрыто орудие он остановился.

— А в гражданскую был пулеметчиком, — донеслись до него чьи-то слова. Богданов прислушался. Говорили двое. Один голос принадлежал Березину. Второй, густой, спокойный, был ему незнаком.

— Значит, и в гражданскую пулеметчиком были? — спросил Березин.

— Так точно! В этих местах, правда, не приходилось воевать, хотя родом недалеко отсюда.

«Гордин», — вспомнил Богданов фамилию обладателя густого баритона.

— Жаль мне Одессу, — продолжал Гордин. — Родной, можно сказать, город. Четверть века на судостроительном отработал. Каково было оставлять? Понимаете, как подошел фашист к окраинам, будто кто-то холодными руками сердце сжал…

Увидев командира полка, оба вытянулись.

Где-то далеко ухнул орудийный выстрел. Через несколько секунд над их головой прошуршал снаряд, а спустя еще немного времени он разорвался далеко позади наблюдательных пунктов.

— Ориентир два, влево один сорок, — батарея противника! — громко доложил Гасанов. — Отсчет правого — двадцать восемь шестьдесят.

— Снова ты? — произнес Сергей, нанося отсчеты на карту. Это была обнаруженная жми еще вчера батарея 150-миллиметрового калибра.

— Что-то поздно сегодня. Нервишки подводят, наверное, — сказал Гордин.

Сергей тоже стал замечать, что гитлеровцы начали изменять своему принципу, или, как его назвал Морщаков, неписаному закону: «Взошло солнце — война, а зашло — конец войне, отдых».

Тяжело урча, подъехал дикап Петрова.

— Давно началось? — спросил он, выйдя из машины.

— Только что товарищ генерал, — ответил лейтенант! — Сегодня даже не дождались авиации.

— Появится еще, — кивнул Петров, пожимая руку подошедшему Богданову.

Генерал посмотрел в бинокль на вражеские позиции.

— Поберегите снаряды. Скоро пригодятся.

— Что-нибудь новое ожидается?

— У нас каждый день новое, — пошутил Петров, — так что нам не привыкать; так что ли, пулеметчик? — Он дружески подмигнул Гордину. И обращаясь к Богданову, спросил: — В полку Галиева, Николай Васильевич, есть твои передовые наблюдательные пункты?

— Есть. С этим полком у нас тесная связь.

— Это хорошо, — одобрил генерал, — только учти, ночью части дивизии будут отведены к Сухому лиману.

— Дивизия отойдет? — удивился Богданов. — Почему?

— Видишь ли, — пояснил Петров, — отвод: на новый рубеж значительно облегчит положение частей дивизии, так как сократится фронт обороны.

Богданов на секунду задумался.

— Но, — возразил он, — овладев побережьем Черного моря, от Бугаза до Сухого лимана, противник сузит кольцо…

— И возникнет угроза прорыва нашей обороны на всю ее глубину, — продолжил Петров. — Ты это хотел сказать? — Генерал нахмурился. — Да. Могу еще добавить, что возможность маневра наших кораблей в районе Одессы значительно уменьшится, так как и сам порт и входящие в него суда попадут в радиус действия артиллерии врага. Вот так. Поэтому заход в порт кораблей будет осуществляться ночью. Или днем под прикрытием дымовой завесы.

— А что же мы от этого выиграем? — опросил Богданов.

— Не понял? — воскликнул Петров. — А еще артиллерист!

— Корабли Черноморского флота получат возможность поддержать огнем корабельной артиллерии каждый сектор обороны, — высказал предположение Богданов.

— Верно. Представляешь насколько повысится плотность огня? На войне, Николай Васильевич, далеко не всегда удается делать то, что хочется. Сейчас необходима отступить.