— Вы знаете, есть решение Ставки об усилении обороны Одессы, — сказал Богданов. — По сути дела, создана качественно новая организация. Признаться, я и раньше задумывался над тем, что целесообразно было бы как-то централизовать управление…
Иващенко молча слушал и одобрительно кивал головой. Решение Ставки, принятое 19 августа, о создании Одесского оборонительного района, объединявшего силы Одесской военно-морской базы и Приморской армии в одно целое, было, по его мнению, очень своевременным и разумным. Командующим оборонительным районом стал контр-адмирал Жуков.
— Подумайте, Яков Данилович, как нам церестроить партийно-политическую работу, чтобы она целиком отвечала интересам обороны города, — проговорил майор.
Разговор с комиссаром продолжался еще около часа. Потом Богданов взял со стола развернутую карту.
— Видели? — спросил майор, показав комиссару на карте тонкую синюю подковку, опоясавшую подступы к городу.
— Клещи? — спросил Иващенко.
— Это само собой, а вот посмотрите сюда, — Богданов провел карандашом по синей стрелке, направленной вдоль дороги. — Поняли?
— Нет, — признался комиссар.
— Это то новое, чем гитлеровцы дополнили свой старый план, — пояснил Богданов. — Сосредоточивая основные усилия на ударах по флангам нашей армии, чтобы зажать нас, как вы заметили, в клещи, гитлеровцы одновременно все эти дни добивались успеха и на этом направлении. — Майор снова показал на синюю стрелку, протянувшуюся вдоль железной дороти. — А вчера они одновременно нанесли удар и в центре.
— Теперь я понимаю, как мы оказались на главном направлении, — произнес комиссар. — А Булдинку фашисты взяли?
— Взяли, да не удержали. Заставили их снова отдать, — успокоил Богданов. — Морская пехота выбила. Мы корректировали огонь крейсеров «Красный Кавказ» и «Шаумян». В этом бою моряки на бронепоезде прорвались в тыл к гитлеровцам.
— Вот почему они пути разбирают… — протянул Иващенко.
— Совершенно верно. Ну, что ж, Яков Данилович, я поеду, пожалуй, на огневые позиции, — поднялся майор.
— А я побуду до вечера на наблюдательных пунктах. Хочу, как стемнеет, на передовые пройти.
А огневики жили уже ставшей обычной фронтовой жизнью: улучшали оборудование орудийных окопов, совершенствовали маскировку. Таиров ходил от одного орудия к другому. «На наблюдательных пунктах лучше, — думал Гаджи, давая указания своим огневикам. — Там меньше работы. И все же я не поменялся бы с командиром взвода управления. Другое дело, если бы назначили комбатареи…»
У блиндажей к Таирову подошел Пронин.
— Разрешите обратиться? — козырнул разведчик.
— Слушаю тебя, — десело отозвался Гаджи.
— Я вот до поручению комиссара должен с вашими бойцами беседу провести. Расскажу им, что гитлеровцы на 23 августа парад в Одессе назначили. Ну, значит, какие наши задачи…
— Беседа? — очень даже хорошо! Только подожди немного, пока кончим оборудовать позиции, — попросил Таиров, — не собирай пока людей. Не мешай им. Понял?
— Хорошо, я подожду, — ответил Пронин.
— Ты сейчас кто — комсорг?
— Замещаю. Морщаков заболел.
Таиров открыл коробку с папиросами и протянул разведчику:
— Кури, Ваня. Значит, говоришь, парад? — затянулся папиросным дымом Гаджи. — Вот сукин сын Гитлер! Парад захотел…
Он бегал между окопами и блиндажами, вникая в каждую мелочь.
— Огневики-львы! — кричал Гаджи. — Больше жизни!
Они уже заканчивали маскировку, когда приехал Богданов. Таиров давно не встречался с командиром полка. Бму показалось, что Богданов похудел и еще больше осунулся. Продолговатое лицо командира полка было бледным, глаза ввалились, на висках отчетливо проступала седина.
— Так вы говорите, порядок? — спросил командир полка у Таирова, глядя, как бойцы обшивали стенки орудийного окопа гибкими прутьями.
— Не совсем еще, — доложил Гаджи, — через час полный порядок будет.
— Доводите, — сказал, улыбаясь, Богданов. — А как новый командир взвода?
— Был у нас, — подтвердил лейтенант.
— То-есть как это «был»? — переспросил майор.
— Ранен!
— Ранен? — Улыбка сбежала с лица Богданова. — Когда?
— Сегодня, — ответил Таиров.
— Всего неделю пробыл у вас и уже ранен, — огорченным тоном произнес Богданов. — Плохо. Очень плохо…
— Десять дней, — подтвердил Гаджи. — Огневое дело знал слабо. — Он покачал головой.
— А вы, Таиров, его сразу узнали?
— Кого? — не вонял лейтенант.
— Огневое дело, говорю, вы сразу узнали? Или вас учили этому?
Таиров нахохлился:
— Зачем сразу? Учили, конечно…
— Правильно. Вот и его, новичка, следовало учить…
— Мы учили! — вспыхнул Гаджи. — Зачем не учили? Он пришел — пищал, не командовал. Десять дней был — голос как труба стал…
— Это хорошо, — пряча улыбку, сказал майор. — Командир должен вести себя уверенно, твердо. В этом и голос не последнюю роль, конечно, играет. Но главное для боя, сами понимаете…
— Огневое дело знать! — подсказал Таиров.
— Вот именно, — в тон лейтенанту отозвался Богданов. — Поэтому ноовичка и послали к вам в батарею. Разве Березин вам не говорил об этом?
— Зачем не говорил? Говорил, — возразил лейтенант.
— Но учить громким командам — это еще не все, — заметил командир полка. — Делу следует учить настойчиво, глубоко. Вы занимались с ним лично?
— Обязательно! — подтвердил лейтенант. Его маленькое скуластое лицо покраснело. Черная полоска усов над верхней губой запрыгала. — А почему он стал командовать? Потому что стал понимать огневое дело. А сегодня снаряд разорвался там, — Гаджи показал рукой на открытые погребки, в которых лежали по пять-шесть снарядов. — В этом погребке лежали дополнительные кучки пороха. Порох вспыхнул. Лейтенант побежал, бросил шинель, погасил, но другой снаряд разорвался рядом, осколок ранил… фельдшер ему перевязку сделал, а комиссар на машине отвез в госпиталь.